Аякчан с натугой подхватила один из каменных мячей и остановилась напротив Юлтэк, явно давая понять, что ждет ее. В ответ подруга одарила Аякчан мрачным взглядом, но все-таки пошла.

Настоящей медной площадки для игры в каменный мяч при школе не было. Храм считал, что уж без нее будущие жрицы точно обойдутся, а раскрутить кого-нибудь из родителей побогаче Алтын до сих пор не удавалось – все-таки богатырство являлось в школе не основным предметом. Вместо площадки был всего лишь серебрящийся в Ночной темноте пятачок утоптанного снега, весь в выбоинах от оброненных мячей.

– Отрабатываем прием нижней подачи! – гаркнула Алтын. – Бросок все знают? Двумя руками снизу вверх от бедра! Одна подает, вторая – принимает, потом меняетесь. Мяч не отбиваем, принимаем! Качайте ручки, качайте, у жриц они, знаете, какие накачанные должны быть, чтоб Храмовые приношения нагребать? Для особо продвинутых, которые думают, что они уже жрицы, напоминаю – за прошлый День нам выделили всего пять новых мячей! Поэтому если кто бесценный богатырский снаряд с перепугу своим Огнем подплавит… – Богатырка обвела толпящихся вокруг учениц многозначительным взглядом – глаза у нее были необыкновенного желтого цвета с яркой черной точкой зрачка. Совершенно тигриные, навевающие безотчетный ужас даже на наставниц, а уж учениц заставляющие моментально опускать голову и облегченно переводить дух, когда этот жутковатый звериный взгляд скользил дальше. – Честно предупреждаю, лучше сразу и самосжигайтесь! Всем все ясно?

Раздался гул голосов – одновременно согласных и обиженных, – и площадка наполнилась утробным хеканьем бросающих, грохотом оброненных мячей и возмущенными криками. Аякчан пригнулась, напружинила ноги в коленях и слегка качнула мяч туда-сюда. Каменный снаряд вылетел из сцепленных в замок пальцев и взмыл над площадкой – невысоко и недалеко.

– Совсем безрукая, – с чуть презрительным равнодушием заключила богатырка и отвернулась к другой паре.

Юлтэк легко шагнула вперед и приняла мяч на согнутые руки. Пошатнулась под его тяжестью, но устояла. А вот теперь поглядим, достаточно ли сильно ее удалось обидеть.

Ой, похоже, достаточно! На лице Юлтэк появилась злая решимость, и она принялась раскачивать шар перед броском. Ра-аз… Два-а… Три! Камень выпрыгнул из ее рук и, со свистом рассекая воздух, понесся на Аякчан.

Как всегда, больше всего ей хотелось развернуться и дать деру от летящей каменюки…

Как и положено, она кинулась камню навстречу…

О-ох! Обточенный шар всем немалым весом шлепнулся ей на руки, она судорожно прижала его к животу и засеменила, перебирая ногами, чтоб не упасть. Теперь руки от запястий до локтей в синяках будут! Как же она на самом деле ненавидит проклятый булыжник! У отморозка, который эту так называемую игру выдумал, у самого был вместо головы камень!

Не позволяя ни одной из этих мыслей отразиться на лице, Аякчан торжествующе ухмыльнулась Юлтэк – дескать, что, взяла? Юльку надо продолжать дразнить, а то спустит пар и успокоится, а Аякчан совсем другое нужно.

Сработало – лицо Юлтэк стало еще ожесточенней. Она легко приняла подачу Аякчан и метнула мяч снова, на этот раз явно целясь ей по ногам. Не ожидавшая от себя такой прыти, Аякчан поймала каменный шар у самой земли и тут же запустила его обратно. В этот момент язычки Голубого огня в окружавших площадку светильниках вдруг дружно пригнулись, как от сильного порыва ветра – хотя морозный Ночной воздух был совершенно неподвижен. Потом выпрямились и затрещали, рассыпая искры, будто приветствуя кого-то. Аякчан стиснула зубы – пора! Она надменно выпрямилась и одними губами прошептала то, что в роду Юлтэк считалось чуть ли не самым страшным оскорблением:

– Слабосильная, как мышь!

– Я? – Глазищи Юлтэк мгновенно стали бешеными.

Дальше все случилось в один миг. С глухим гулом каменный шар взвился в воздух и ринулся в лицо Аякчан. Растерявшаяся девчонка заметалась, неловко подставляя руки… Будто ударом гигантского кулака ее сбило с ног и покатило по земле. Богатырка яростно засвистела и со всех ног кинулась к лежащей на снегу скомканной, как тряпочка, фигурке. Беспомощно распростертые руки девочки были совершенно неподвижны.

– Огненноглазая, да что же это! – испуганно пробормотала богатырка, хватая лежащую ничком девочку за плечи и бережно переворачивая на спину. Лицо Аякчан было залито кровью.

Припавшая рядом на колени Юлтэк испуганно завопила.

Аякчан глубоко вздохнула и открыла глаза. На губах ее появилась виноватая улыбка:

– Я… не удержала… Сильный удар…

– Си-ильный! – передразнила богатырка, но в голосе ее слышалось явное облегчение. Она сгребла горсть снега и прижала к кровоточащему носу Аякчан.

– Аечка, честное слово, я не хотела! – всхлипнула Юлтэк.

– Хотела, – страдальчески трепеща ресницами, выдохнула Аякчан. А вот пусть теперь чувствует себя виноватой!

– Я ее к знахарю отведу! – подорвалась Юлтэк.

– Еще чего не хватало! – возмутилась богатырка, которая терпеть не могла, когда пропускали ее занятия. – Руки целы. Ноги целы, – ощупывая Аякчан, объявила она. – Сама дойдет! А ты – марш на место!

– Я не хочу к знахарю. Лучше в спальне полежу. – С трудом поднимаясь на ноги, пролепетала Аякчан.

– Полежи, полежи – бока не отлежи! – рявкнула безжалостная богатырка. – Чтоб на следующем занятии была готова, как охотничье копье! А вы что вылупились? – заорала она на девчонок. – Продолжаем! Еще кто бросок пропустит – сама тому голову оторву и вместо мяча кидать заставлю!

Прижимая к лицу ком снега, Аякчан, пошатываясь, побрела к сверкающей бело-голубой громаде школы, будто короной увенчанной четырьмя башнями с пылающим на вершинах Голубым огнем. Сине-золотые сполохи Пламени плясали на фоне угольно-черного Ночного неба.

Следом за девочкой по белому снегу тянулась редкая цепочка кровавых капель. Спиной она чувствовала устремленный ей в спину жалостливый и виноватый взгляд Юлтэк. Аякчан остановилась, словно переводя дух, обернулась и – так уж и быть! – ободряюще махнула подружке рукой. Держась за ледяную стену, скрылась за углом здания.

Убедившись, что с площадки ее не разглядеть, Аякчан резко выпрямилась и двумя пальцами прижала переносицу. Язычок Голубого пламени лизнул лицо, и кровь из носа перестала капать. Она наскоро умылась снегом и, как было сказано в древних свитках, пристально, не моргая, уставилась в Огонь закрепленного на молочно-белой стене светильника. Как всегда, когда она смотрела сквозь Пламя, ей казалось, что ее становится много, целая вереница Аякчан, и каждая выглядывает из пылающего, но не обжигающего Огня разбросанных по всей школе светильников, осматривая пустые коридоры и переходы. Все на занятиях, школа будто вымерла! Она оторвалась от Пламени, закрыла глаза и расслабилась. Что-то мягкое и ласковое, как пушистый зверек, толкнулось изнутри в голову и плечи, и девочка медленно воспарила вдоль стены учительской башни.

Вот сейчас кто-нибудь увидит, как ученица Аякчан летает, будто жрица с двадцатидневным стажем, – и ей конец! Она плотно вжалась в стену и заскользила по поверхности. Ей нужно было на самый верх, где прямо под чашей с Огнем прятался кабинет старшей наставницы. Если уж устраивать в школе секретные встречи – то только там, куда ни один соглядатай не проберется. Разве что прилетит… Аякчан нервно хихикнула и остановилась, едва не врезавшись в козырек венчающей башню Огневой площадки. Край ее нависал над узким окошком из тонкого прозрачного льда. Гибким, как у змеи, движением девочка скользнула под широкий выступ, вжалась в него спиной и затаилась.

Тут же сквозь тонкий лед окошка послышался стук открывающейся двери и потрясенный возглас Солкокчон:

– Мои прекрасные госпожи! Вы уже здесь!

Не выдержав, Аякчан свесила голову и заглянула внутрь. «Трижды шелковая» стояла, напряженно уставившись на дверь кабинета. А в дверь входили они. Верховная жрица Храма Айгыр – такая же, какой она запомнилась Аякчан, когда прилетела за ней верхом на дождевой туче: с лицом не старым и не молодым, будто для него не существует неумолимого бега времени, и холодно-прекрасным, словно вырезанным изо льда. Верховная жрица Айбанса – хрупкая, как обледенелая веточка, с тонкой до прозрачности кожей и нежно-голубым, как туман над водой, облачком кудрявых волос. Между красавицами, переваливаясь беременными утками, ковыляли две приземистые, будто пеньки, фигуры, от макушек до пят закутанные в белые одеяния. Дьябылла и Демаан!